Пусть растет у нас денежное дерево - на удачу и богатство в наступающем году

Римская империя периода упадка...
Шум и вопли на рынке указывали, что продавалась большая партия двуногих. Животные никогда не орали и не визжали так как люди. Марк Люций Марцелл, недавно вернувшийся из Иудеи, успел отвыкнуть от этих визгов и воплей невольничьего рынка.
Сейчас он пробирался сквозь толпу и казался кораблем рассекающим волны, благодаря высокому росту и гордой осанке. Тяжелые калиги, которые он по военной привычке предпочитал изящным сандалиям, добавляли ему роста и внушительности. Марк сознавал впечатление, которое производил на окружающих – центурион преторианской гвардии, это что-нибудь да значило.
Теперь никто не посмел бы так позорно прогнать его, как этот зазнайка Лукреций Друз и его гордая дочка. При этом воспоминании тень легла на гордое, резкое, жестокое лицо Марка. Валерия Друзилла! Ей было лет тринадцать, когда он ее впервые увидел. Увидел и погиб – эти темные глубокие омуты-очи, косы цвета воронова крыла полночи, взгляд засасывающий душу пуще смертоносной Харибды… Не говоря уже о теле, которое провожали взглядом все встреченные мужчины. Возможно, она не была красавицей в общепринятом смысле, но божественное великолепие ее расцветающего тела и сила жизни, бьющая, льющаяся, струящаяся от нее во все стороны, не оставляла равнодушным никого.
- Дочь бывшего сенатора Лукреция Друза! – услышал Марк и, вне себя от изумления, двинулся к большому деревянному помосту. На помосте была толпа мужчин, женщин, детей, выставленных на продажу. Ноги у всех были вымазаны мелом. По краю помоста прохаживался краснорожий детина с плетью в руке.
В толпе, обступившей помост, Марк узнал Публия, своего старого товарища, который вернулся в Рим на полгода раньше него.
- Взгляни на эту красотку! – после приветствий Публий указал на помост, - Ее отец пошел на казнь по обвинению в измене, а ее, вместо того чтобы публично растлить и задушить на площади, помиловали и теперь продают. Видишь, вон сколько хозяев веселых домов пялятся на нее.
- Садовый цветок, макова, голова, наслаждение купившему! – выкрикивал краснорожий, выталкивая вперед кутающуюся в когда-то дорогую паллу из тонкой ткани, сейчас обтрепавшейся и из белой ставшей серой. Из-под наброшенной на голову паллы сверкнули на Марка те же гибельные, высасывающие душу темные глаза и он вздрогнул.
- Тысяча сестерциев! Кто больше?
- Тысяча двести! – брызгая слюной из беззубого рта, прошамкал хозяин веселого дома, хорошо известного среди сынков богатых всадников.
Марк прищурился. У него было всего две тысячи свободных денег, а, судя по загоревшемуся в глазах торговцев женским телом азарту, они на этом не остановятся.
- Я забираю ее за две тысячи! – громко и отчетливо проговорил он, всходя на помост. И добавил, чуть понизив голос, сунувшемуся было с возражениями краснорожему, - не советую ссориться с преторианской гвардией.
Краснорожий сразу же почтительно замолк и не препятствовал Марку, уводившему девушку с помоста.
***
- Разомни мне спину! – сидящий в своей огромной ванне Марк откинул чернокудрявую голову на бортик. Валерия, стоявшая в арке входа, даже не пошевелилась.
Она только прищурила темные глаза, а руки, бессильно повисшие вдоль тела, сами собой сжались в кулаки.
- Валерия! Я устал, - негромко прозвучало в купальне. Она ждала всего чего угодно – окрика, ругани, насмешек. Она была к этому готова. Но эти очень простые слова, сказанные таким будничным тоном, стали для нее полной неожиданностью. Сама удивляясь себе, она безропотно подошла к краю ванны, присела и принялась неумело растирать его мускулистые плечи, скользя маленькими руками по гладкой загорелой коже. С каждым движением в ней рождалось что-то сладостное, томное, тянущее, отдающееся во всем теле, словно в пустом сосуде.
- Там стоит масло, - почему его голос сейчас так дрожит? Валерия взяла небольшую хрустальную склянку с ароматным маслом, отлила немного на ладонь и растерла масло по широким мышцам Марка. Ее движения сами собой стали медленными и ленивыми и словно подчинялись ритму той нежной мелодии, что вдруг зазвучала внутри. Марк почти лег спиной на бортик и закрыл глаза.
Теряя голову от аромата ли или от запаха сильного мужского тела, крепких мышц, подрагивающих под ее пальцами, Валерия перешла к груди и несколько раз коснулась темных отвердевших сосков, и ощутила, как он вздрогнул.
- Погоди! Закрой глаза! – глубокий голос мужчины звучит сейчас повелительно и девушке, дочери патриция, впервые сладко повиноваться. Ее разум отступает перед зовом просыпающегося чувственного тела. Так же она когда-то заставляла свою рабыню-нумидийку растирать ее тело и точно так же ее ум мутился от волнами вскипающего темного желания.
Она садится на краю большого бассейна и закрывает глаза. Руки Марка скользят по ее плечам, отодвигают волосы – и вместе с ними скользит на мраморный холодный пол ее тонкая туника. Холодок масла на спине, холодок страха пробегает вниз по позвоночнику, его теплые ладони скользят вниз к бедрам девушки, переходя на их внутреннюю часть.
Розовые лепестки ее женской сути трепещут и раскрываются навстречу умелым нежным пальцам. Она стонет и откидывается назад, ощущая придавившую ее к полу тяжесть горячего сильного тела, Холод мрамора – он растворяется жаром, охватившим ее и Валерия буквально распинает себя на его горячем стержне – и боль сейчас сладка словно мед и горька, словно судьба.
«- Моя!» - слышит она сквозь грохот огня в ушах стон Марка – и разом возвращается к реальности.
«Моя!», ну конечно, она жалкая рабыня, он купил ее и думает, что она покорилась? Это масло, это просто проклятое ароматное масло связало ее волю. Она пытается вырваться, но еще глубже насаживается на него, борется с тем телесным наслаждением, что никак не хочет отпускать ее восставший разум.
- Не твоя! – вплетается в его победный стон отчаянный крик. Марк на секунду замирает и ослабляет хватку. Валерия змеей выскальзывает из-под него и крик ее эхом отдается от мраморных стен и колонн, - И никогда не стану твоей!
***
Его голос, отдающийся в ней как в пустом сосуде… С того дня, как Марк овладел ею у бассейна, Валерия жила в его доме на положении уж точно не рабыни. К ней была приставлена черная служанка, у нее была красивая одежда и вкусная еда, ей с почтением кланялись домашние слуги, как наложнице хозяина. И все же положение ее в доме было странным – Марк был с ней вежлив и предупредителен, но и только. Он ничего от нее не требовал, ничего не приказывал, он даже почти с нею не разговаривал – разве что иногда, вечерами, когда бывал дома, звал ее разделить с ним трапезу.
Я – пустой сосуд, думала Валерия. С тех пор, как отца и старших братьев казнили, в ее душе образовалась зияющая пустота – и даже дни ожидания своей участи в темной сырой Меримитинской тюрьме, не добавили к этой пустоте ничего более страшного. И вот только сейчас, после того, как она сделалась женщиной, она осознала эту пустоту в полной мере – и пустота стала ее душить.
Единственный кто досаждал ей – вольноотпущенник Хризогон, бывший у Марка кем-то вроде управляющего. Он не упускал случая, чтобы не зажать Валерию в коридоре или не отпустить шепотом какую-нибудь сальность, так чтобы она услышала.
Но сегодня Хризогон был на себя не похож. Он не обращал на Валерию внимания, хотя все время был настороже и словно чего-то ждал.
В Риме было неспокойно. Бесчинства, творимые императором Калигулой, достигли своего пика, никто не мог чувствовать себя в безопасности. В среде знати и преторианцев зрело восстание.
Сегодня Марк нес службу в императорских покоях. Вечером Валерия углядела, как Хризогон шептался о чем-то с лысым бородачом в темных лохмотьях. Она была уверена, что уже видела этого бородача раньше. Потом Хризогон вслед за бородачом нырнул в боковую калитку. Велев служанке сопровождать себя, она закуталась в темную паллу и крадучись последовала за ним.
На улицах было пустынно, в воздухе, словно сгущающаяся гроза, затаилась грозная опасность. Видя идущие впереди две темные фигуры, Валерия наконец вспомнила где видела этого бородача – он приходил в дом ее отца как раз перед тем, как того схватили.
Улицы вели к императорскому дворцу, откуда доносился рев толпы. Валерия старалась не выпускать из виду Хризогона и бородача, но скоро толпа Но где же он? Коричневый плащ растворился в сотнях таких же темных плащей.
- Надо идти домой, госпожа, - нумидийка Юби, боязливо оглядываясь, жалась к Валерии. Патрицианка была согласна - находиться в разгоряченной толпе женщинам значило не желать себе добра.
- Ты где шлялась, дрянь? – встретил ее во дворе виллы злобный шепот Хризогона. Валерия не успела даже вскрикнуть, как он рванул ее в вестибул и вжал в стену своим телом. Девушка взвизгнула, но ничего не могла сделать против тонкого и жилистого как большая ящерица, Хризогона, который одной рукой зажал ей рот, а второй рвал тонкий муслин ее туники. Распаленный, потный, хрипящий рот дышал на нее смрадом, она была парализована ужасом и почти не имела сил сопротивляться, когда либертин жадно лапал ее обнаженную грудь и только заплакала от отчаяния, когда он сунул руку в промежность.
- Негодяй, собака, оставь ее! – услышала Валерия злобный рык и высокая фигура в блестящем шлеме и поножах оторвала от нее Хризогона и, не успела девушка ничего понять, как гладиус глубоко вошел под ребра либертина.
- Марк! – ужас сам выбил из ее груди это имя вместе с воздухом. Воин отбросил еще содрогающееся тело Хризогона и шагнул к Валерии, которая с плачем рухнула в его объятия.
- Надо убираться отсюда, - шептал Марк, - чем дальше мы будем сейчас от Рима – тем дольше проживем.
И сам не имел сил оторвать от себя девушку, рыдающую в его нагрудник. Ее слезы стекали по оскаленным львиным мордам доспехов, а широкая ладонь Марка гладила и гладила растрепавшиеся черные смоляные волосы Валерии.
***
Рассветное солнце с удивлением встретило двоих путников, едущих в запряженной сильными мулами повозке по Аппиевой дороге. В то время как в Риме все славили нового императора Клавдия Первого, бывший центурион преторианской гвардии и дочь сенатора все дальше и дальше отъезжали от Рима.
Оба молчали.
- Хризогон… Я не хотела, Марк, я не хотела! – это было первое, что вырвалось у Валерии. Марк ласково провел рукой по ее плечам.
- Все позади, Валерия, - тихо сказал он.
- Твоя…, - прошептала девушка.
- Что? – от неожиданности Марк даже выпустил поводья.
Лицо девушки залил яркий румянец.
- Твоя… Валерия.